Днепровский вал [СИ от 09.10.2012] - Владислав Савин

Владек выпускал обойму за обоймой, целясь по вспышкам выстрелов напротив себя. И попадал, потому что несколько стрелков с той стороны прекратили огонь, по крайней мере с прежнего места. Считая тех, кого он убил в начале боя, не его счету сегодня было не меньше десятка врагов. Ребята, вы гордились бы, увидев! Это будет славное дело, о котором вспомнится… Граната-"колотушка" упала рядом. Вспыхнуло, и наступила тьма.

Он очнулся, через минуту или час? Лежал на спине, на том же месте, и нельзя было пошевельнуться, страшная боль в плече и в боку. И немецкие голоса совсем близко. А выстрелов не было почти, изредка стучали одиночные. Это не бой, добивают еще живых. Немец встал рядом, что-то сказал, занес винтовку с примкнутым ножевым штыком. И тут Владек увидел в небе парашюты, много парашютов, десятки, сотни, тысячи. Он улыбнулся, счастливый — за секунду до того, как штык пригвоздил его к земле. Значит все было не напрасно. Англичане пришли. И Варшава будет свободной!

На следующее утро по улицам Варшавы торжественным маршем прошли семьсот парашютистов-десантников Первой польской бригады. Всего семьсот из двух тысяч трехсот. И еще шли бои в лесах севернее города, куда отошли не сумевшие прорваться. В ночном бою сначала повстанцам удалось потеснить немцев внезапной атакой, и соединиться с парашютистами, но затем эсэсовцы нанесли контрудар, танками и бронепехотой, и в живых остались лишь те, кто успел отступить на прежние позиции, или убежать в лес. И последний танк повстанцев сгорел вместе с экипажем. Помогло то, что у парашютистов были ПИАТы, английские гранатометы, удалось подбить несколько танков и бронетранспортеров, когда немцы стали было преследовать отступающих в город. Командир бригады генерал Сосабовский раненым был взят в плен и расстрелян немцами. Почти все сброшенное снабжение, продовольствие, боеприпасы, сброшенные в грузовых контейнерах, достались немцам. Бомбардировщик, пытавшийся сесть на аэродром, под управлением какого-то совсем отчаянного пилота, был расстрелян зениткой и разбился со всеми, кто был на борту. Погибло и было взято в плен почти три тысячи повстанцев и парашютистов, немецкие потери были много меньше.

Но это все же была ПОБЕДА! И благодарные варшавяне, а особенно пани и паненки, бросали в парашютистов бело-красные ленточки, за неимением цветов. Боевой дух защитников города поднялся на недосягаемую высоту. И сами десантники считали себя победителями, ведь им говорили перед вылетом из Англии, хорошо если из вас останется в живых каждый десятый — а уцелели, и готовы были бить врага, втрое большее число людей! То, что они видели вокруг, было мало похоже на ту, довоенную Варшаву — не было похоже на город вообще. Но это все же была Варшава, их столица, их дом. Они вернулись — и не уйдут отсюда, пока живы.

А умирать за свой собственный дом — легко.

Майор Цветаев Максим Петрович, 1201й самоходно-артиллерийский полк. Польша, восточнее г. Люблин

Ну, получил я за все по совокупности, начиная от Канева, и погоны, и полноправное командирство, не "и.о.". Приятно конечно, но не скажу что сильно обрадовало, головной боли стало куда больше, все учесть, за все отвечать. И не привлекает меня армейская карьера — как война кончится, уйду в запас при первой возможности, вернусь в свой Тамбов. После такой войны как эта, наверное, долго никому снова воевать не захочется.

Теперь недолго уже. Граница позади осталась, а в Европе расстояния не в пример нашим. До Варшавы полтораста километров всего, из них половину наши уже прошли, во вчерашней сводке уже Седльце упоминалось, я по карте смотрел, как раз между Брестом и польской столицей лежит. И рубятся там наши с танковым корпусом СС, так мы его еще зимой под Прохорово били. А сейчас наш полк на участок южнее попал, бьемся с правофланговым прикрытием эсэсовцев, и пока успех наш.

Так "православным воинством" и остаемся, вот что интересно, как попы наши подаренные от церкви машины освятили, так с Канева ни один экипаж в безвозвратные, нет, и подбивали нас, и в людях потери были, но никто не сгорел, ну а подбитых в рембат, и в строй. А вот немцев на счет записали, только у моего Т-54 на стволе восемь звездочек, а у самоходок полка от двух до девяти. Если для калибра сто двадцать два на дистанции в километр вся разница между "тигром" и легким французским "рено" — в количестве получившегося в итоге металлолома? Да когда же у Гитлера танки, пушки и солдаты закончатся, черт его побери?

Высока ковыль-трава в поле КуликовомСловно нам для вечных снов выстелен коверПокидая отчий дом, мы давали слово —Лучше встретить смерть в бою, чем нести позор.

Вот ведь бывает, сколько песен новых только за последний год появилось, одну послушаешь, и забудешь, хотя вроде хороша, а другая после долго в голове крутится. Или под настроение просто, как попадет. И политическая линия явно намечается новая — русская история, русская слава, не было такого до войны. Зато верили в интернационализм, "эй геноссе, я арбайтен, нихт шиссен", а в ответ пуля, я арбайтен, а вы славянские унтерменши и будете мои рабы. Слава богу, излечились! Тьфу, что это я бога всуе упоминаю, еще припишут политическую незрелость — хотя черт его знает, как с этим теперь, вон самый главный наш поп с самим товарищем Сталиным беседует. Ну и ладно, ведь сказали же святые отцы, что нас благословляли, что деяния богу больше нравятся чем молитвы? В монахи я все равно не собираюсь, фашистам пощады не даю — и значит, если не приведи господь, завтра помирать придется, и на небе в самом деле кто-то есть, то определит он меня по справедливости в райское воинство, чтобы нечисть во главе с Адольфом из ада не вылезала. А дальше, как сказал отец Сергий, все в руках божьих, но и сам не зевай — зачем богу лишние заботы доставлять, у него их и так полно.

Скоро поле тишины станет полем брани,Скоро ночь уйдет долой, унося туман.Скоро копья зазвенят в чужеземном стане,И взовьется в небеса знамя у славян.

Идем по дороге от Хелма к Люблину. Передовой отряд корпуса — дозор, затем рота Т-54, после мы, за нами батальон Т-54, за ним "студеры" с пушками на крюке и пехотой в кузовах, замыкают снова танки. Плохо, что нет у нас бронетранспортеров, как у фрицев, приходится или пехоту на броню сажать, или тащить за собой грузовики, а их и к полю боя выдвигать опасно, и пройдут не везде, особенно если дождь, а дорога глинистая, тут после роты танков не колеи, канавы, запросто можно и на танке на брюхо сесть. Но сейчас сухо, тепло, вот только пыль облаком, хорошо хоть немецкие мотоциклетные очки есть, а водиле через тримплекс вообще почти ничего не видно. Можно конечно ему люк открыть и голову наружу, но после тридцатьчетверки стремно: кажется что если башня повернется, тебе башку снесет. Так что лишь через оптику, корму впереди идущего видишь, и ладно, ну а на что-то важное командир есть, ему сверху все видать. В передовом дозоре те же Т-54, а не легкие, и не "скауты" — опыт показывает (мной лично под Каневом подтвержденный), что при внезапном обнаружении противника тонкокожие легковесы не жильцы, а вот Т-54 может очень хорошо огрызнуться, так что мало не покажется, и продержаться, пока сзади подойдут и изготовятся к бою главные силы. Также и построение наше сейчас: дозор обнаружит, передовая рота фрицев сдержит, нас прикроет, мы развернемся и из своих калибров очень хорошо врежем, а тут и позади нас вся передовая бригада в боевой порядок, а дальше уже по обстановке.

Старые машины быстро из боевых частей исчезают, у гвардейцев Т-54 сплошь, Т-44 еще можно встретить часто, а даже Т-34-85 уже стараются с наиболее активных фронтов убирать в тыл, что до старичков Т-34, то они как раз оказались востребованы, только в ином качестве. В нашей колонне идут, только вместо башни броневой ящик размером с мебельный фургон, а в нем зенитка-автомат калибром тридцать семь. Бывают и такие же четырехствольные, под новейший пулемет Владимирова, калибр и патрон как у ПТР — но я их пока один лишь раз видел, у танкистов Рыбалко. А еще тридцатьчетверки часто переделывают в саперные машины — путепрокладчики, тральщики, мостоукладчики, а также в эвакуационные тягачи — но это в отдельных инженерно-танковых батальонах, нам бы придали, если бы через лес или иной труднопроходимый район пришлось идти, ну а здесь такого нет. Пейзаж на наш среднерусский похож — равнина, поля, перелески. И не скажешь, что заграница.

Исчерпалось до конца русское терпенье,Станем братья в полный рост, на земле родной.Не впервой нам принимать ратное крещенье —И из пепла воскресать, тоже не впервой.

А как нас еще на нашей стороне замполит пугал? Раздал специальную памятку, как вести себя нашему бойцу в западных областях СССР и за границей. Что интересно, а Брест тогда чем считается, тоже вроде в тридцать девятом присоединили? В общем написано что здесь как у нас при царе, вовсю жируют помещики и кулаки, и с из стороны возможны всякие соблазны, провокации, и открытые нападения. На мой взгляд, как мы через их деревни проезжали, у нас до войны жили гораздо богаче даже в самом захудалом колхозе. Просто потому, что нигде я не видел ничего похожего на наши МТС — машинно-тракторные станции — а на лошаденке много ли вспашешь? А когда мы в какой-то деревеньке остановились на ночлег, так местные на нас смотрели с ужасом, будто рога и хвост искали и едва в пояс не кланялись — у нас так перед самым большим начальством не делают. Дремучие что ли совсем? Ничего, еще вразумятся!